Юлия Добровольская - Голос ангела [cборник]

— Помню, ты рассказывала, я тогда понять не могла… А сейчас вот сама… Прямо извержение…

— Ну что делать?.. Поплачь… Я с тобой. Я люблю тебя. Сказать тебе «брось» не могу. Сердцу не прикажешь. А вдруг радостью обернется?

— А вдруг…

— Так или иначе, теперь только вперед. И глупостей не делать. Так?

— Так. Хотя… когда же еще глупости делать, если не сейчас? Нельзя ж совсем без них жизнь прожить…

— Ростиславик расстроился. Соврать пришлось.

— Ой, как мне это сейчас до лампочки!

— Ой, как я тебя понимаю! Если б ты клюнула на него… ну, прости, я бы тебя не поняла… честно! Ты б меня разочаровала…

— Ах ты, паршивка!.. Что ж ты меня тогда сватала?!

— Да не я, говорю ж тебе, мамуля моя.

— Наташку надо ему мою подсунуть, ну, старую деву, ты знаешь. Вот парочка будет: утренние пробежки, жевание сырого овса…

— Аутотренинг, — подхватила Ирка, — релакс, отвары трав на ночь…

— Очистительные клизмы…

Мы повеселились по этому поводу, и я слегка отошла.

— Спасибо тебе, Ир. Прости меня.

— Все хорошо. Целую. Пока.

— Пока. Целую.

И мне вдруг окончательно полегчало. Акуна матата! Так или иначе.

Когда он сказал: «Я беден как церковная мышь», я засмеялась и сказала, что, наверное, это какая–нибудь ватиканская церковь.

Он тоже засмеялся и сказал, что у этой мыши даже церкви теперь нет, только и осталось — машина, то, что на ней, мыши… на нем то есть, надето, да крошки в карманах: пластиковая карточка с мелочью сотен в шесть–восемь и если удастся какой–то счет спасти, так еще несколько тысяч евро.

Ничего себе мелочь, подумала я скоропалительно, но потом поняла: у кого жемчуг мелкий, а у кого щи пустые… Все закономерно.

Нет, с такими глазами в бизнес забираться противопоказано. Хотя… там ведь в основном жена бывшая всем заправляла да ее семейство. А он — интеллигент, на своей репутации все дело держал. Доверчивый до глупости — вот и обвели его вокруг пальца. Еще неизвестно, сама ли жена с собой покончила… Это он с похорон едет.

Но я‑то у Ирки ревела — еще знать ничего не знала! Да и ночью и сейчас не над его же тяжкой судьбиной убиваюсь.

А что тогда? Не знаю… не знаю. Просто душу тянет… ну просто клещами и тисками… Может, правда, сердце безнадегу чует? Как у Ирки тогда — так ничем и закончилось, только крови со слезами пролила море. А ведь вначале все прекрасно было — просто сказка! Ну ни дать ни взять — плохое кино! А она ревет, дуреха. Сначала мы думали — от счастья. Потом поняли — от счастья не плачут месяц и другой. И точно: полгода — и конец. Как чуяла. А может, наоборот — наплакала–накликала?.. Мысль–то материальна!..

Тогда — хватит! Только позитив в сознании!

Кстати, скоро пять, Олег может вот–вот вернуться. А ну–ка — в ванную!

Его бритва, одеколон, щетка зубная… Все дорогое, добротное. Рубашка… пахнет приятно… Полотенце даже с собой взял… пушистое, тоже пахнет приятно. Он им вытирался…

Стоп! Спокойно. Не впадайте, женщина, в преждевременный экстаз… И плакать не надо! Ну что это такое?! Может, климакс близится?..

Запиликал мобильный. Высветилось: ОЛЕГ.

— Да, Олег, слушаю вас.

Он сказал, что все хорошо, что будет в течение получаса.

Я сказала: жду с нетерпением.

На душе расцвели подснежники. Это сразу же отразилось на лице.

Вот и хорошо, так держать!

Он пришел с полными пакетами всякой всячины.

Я вопросительно посмотрела на него.

— Отпразднуем маленькую удачу.

— По–моему, вы всю свою маленькую удачу вот сюда… — я показала на пакеты, — вот сюда и спустили.

Он усмехнулся, а я добавила:

— Хотя, вероятно, у нас с вами масштабы разные.

Этот вечер не был похож на вчерашний. Мой гость был оживлен и, если бы не его сдержанные манеры, можно было бы сказать — игрив. Он не стал рассказывать, что за удача ему улыбнулась. Сказал только, что это еще не все, что забрезжила другая надежда. Но кроме этого, появилось и нечто более важное: осознание суетности, неполноценности и ограниченности его существования… Одним словом, его наивысшее представление о себе и своей жизни никак не вяжется с нынешним реалиями.

Не так давно мы с Иркой, всю жизнь задумывавшиеся над такой тривиальной, но неразрешимой темой, как смысл существования конкретной личности и человечества в целом, начали подбираться к ответам на свои вопросы. Если до недавних пор в нашем распоряжении были только философские труды идеологов материализма, потом — Библия и ее толкования религиозными идеологами, то сейчас открылись несметные богатства «независимой» духовной литературы, которую мы то рвали друг у друга из рук, то зачитывали одна другой целыми страницами по телефону. Так что его размышления мне очень хорошо знакомы…

Он рассказал… нет, это слишком громко сказано — несколькими короткими фразами он дал мне понять, что на протяжении вчерашнего дня, проведенного за рулем, он переосмыслил всю свою сознательную жизнь: и дело, которым занимался последние десять лет, и отношения с женой и дочерью, и даже с самим собой. Подозреваю, что, если бы он был чуть разговорчивей, я могла бы узнать много любопытного. Не про его личную жизнь конечно же! — а про его личные поиски и открытия. Но с большей непосредственностью он говорил на общие темы, нежели о себе.

Мы вновь завелись — как на музыке. Это была та же перекличка: словно паролями, мы перебрасывались именами, терминами, понятиями. И здесь у нас был один общий знаменатель.

Все с большим интересом мы всматривались друг в друга. Все чаще замолкали, и все теснее становилось в комнате…

Я поднялась под предлогом убрать со стола, предложив гостю покурить, если у него есть желание, — и вышла на кухню.

Олег пришел за мной почти тут же. Я стояла у раковины и мыла виноград. Он встал рядом, прислонившись к дверному косяку. Я закончила свое дело и сложила фрукты в миску. Спрашивать его, не нужно ли ему чего, зачем он пришел и так далее, было бы абсолютно глупо. Мы оба прекрасно понимали все — и почему вышла я, и почему он последовал за мной. Я просто стояла у раковины, повернувшись лицом к нему и глядя на полотенце, которым тщательно вытирала и без того уже осушенные руки.

Он сделал шаг ко мне, забрал и положил на стол полотенце. Потом едва коснулся рукой моей щеки.

— Если я не то делаю, остановите меня, — тихо сказал он.

Я подняла лицо и положила ладонь ему на грудь.

— Давайте на ты?

— Давайте, — сказал он.

Я говорила, что живу без мужчины почти два года?.. Говорила. Не сказала только, что это весьма нелегко для женщины моего склада. С одной стороны — я не ханжа, и секс всегда был моим любимым занятием, с другой — секс без любви или, как минимум, без близких дружеских отношений для меня абсолютно невозможен. В этом смысле я совершенно не вписываюсь в стандарты, бытующие на страницах глянцевых журналов для шалуний и баловниц, кишащих разнообразными советами женщинам. И одиноким, в частности.

Моя замужняя жизнь сопровождалась гармоничными физиологическими отношениями, и три мои измены — одна по жуткой влюбленности, другая по случайности, а третья из любопытства — только укрепили привязанность к мужу и убедили меня в собственной моногамности и в непреложной необходимости супружеской верности лично для меня.

Расставшись с мужем, я попыталась восстановить отношения с мужчиной, с которым мы были близки какое–то время… С тем, с которым из любопытства. Мы были коллегами несколько лет, у нас было множество общих интересов и… как бы это сказать… одна волна, что ли, — мы общались порой без слов. Однажды нас занесло. Это было восхитительно — в постели мы тоже оказались на одной частоте. А главное, не было тоски при расставании и изнывания при ожидании встреч. Просто — тихий праздник жизни, который всегда с тобой. Потом он уехал на несколько лет. Потом вернулся, но работали мы уже в разных местах.

Когда я осталась одна, я долго раздумывала, прежде чем позвонить ему. Подвернулся повод — его день рождения, который рядом с моим, на день раньше. Я позвонила, поздравила. На следующий день мы встретились, поужинали в ресторане — это было его поздравление мне. И я поняла, что дважды в одну реку… не возвращайтесь к былым возлюбленным… — ну и так далее. Он был уже не тот. Мы были уже не те. Он предложил вспомнить старое, но у меня ничего не дрогнуло внутри — а без этого я не могу. Я чем–то отговорилась тогда, а потом все забылось. Мы по–прежнему звоним друг другу в Новый год и дни рождения. Между нами все та же теплота и абсолютное понимание. Но больше мы не виделись — вскоре после нашей последней встречи он уехал очень далеко и навсегда.

Если с учетом моего столь долгого одиночества разделить произошедшее на двадцать восемь, то все равно — это было здорово!